Гранатовое зернышко  - Мария Акулова

Они не пытались таким образом ее выпихнуть из гнезда. Они пытались вытолкнуть ее из депрессии. Глубочайшей. Бездонной. Смертельной.

Ей нужно было менять обстановку. Ей нужно было менять жизнь.

Ей нельзя было оставаться в Краснодаре, где каждая улочка и листик напоминает об Илье. Нельзя возвращаться в Баку, где у них все только начиналось.

Ей нужны были кардинальные перемены. Перемены, которых она не хотела.

Вот только он же приказал ей в своем письме «жить… танцевать… любить». И она не смела ослушаться.

Решено было переезжать. Куда? Одному богу известно. Но точку в раскачиваниях и сомненьях поставил все тот же Шахин, вновь появившийся в жизни Амины.

Он узнал о смерти Ильи. Наверняка искренне порадовался этому факту и примчал… вновь делать предложение.

Циничней и больней он сделать не мог. Поэтому Амина тогда просто дала ему по лицу и ушла. Он кричал вслед, что она еще пожалеет, а он своего добьется, но ей было настолько противно, что его угрозы больше не пугали.

Но бежать нужно было быстрей. Новой встречи с ним она не выдержала бы.

Поэтому однажды пришла на кладбище во вторник, ведь в среду утром был поезд. Поцеловала крест.

– Илюш… – запнулась, тут же чувствуя, как по щекам бегут слезы, – спасибо тебе за мое счастье. Я люблю тебя.

А потом ушла, чтобы долго еще не проронить больше и слезинки.

Людмила с Николаем проводили ее тогда на поезд, собрав в чемоданчик только все самое необходимое и всучив худенький конверт с деньгами. Все, что осталось после борьбы за жизнь сына и его похорон.

Амина обещала беречь себя, они – себя. Прощались до встречи, но когда будет эта встреча и будет ли – никто не знал. Амина просила об одном – приходить к нему по средам и целовать за нее.

В Киев она поехала потому, что там оказалась Зарина. Единственная ее подруга, с которой удалось сберечь связь.

Она встретила Амину, приютила ее у себя, выслушала невероятно красивую и не менее трагичную историю подруги, а потом пообещала сделать все, лишь бы помочь не остаться на обочине.

С поисками работы Краевской долго не везло. В преподавателях не нуждались, с иностранцем дела иметь не хотели, денежный запас истощался, приходило все больше отказов и таяли надежды…

Что делать, если работу найти не удастся, Амина не знала. В Краснодар она не вернулась бы. Это все равно, что добровольно засунуть руку в раскаленное масло, когда на этой самой руки и так ожоги волдырями.

Ехать куда-то еще…? Куда?

В один из вечеров, думая о том, что делать дальше со своей дрянной жизнью, Амина наткнулась на вывеску Баттерфляя. Она горела, помигивая лампочками, а снизу, на стенде, висело объявление о поиске танцовщиц.

Конечно, Краевская к своим двадцати навидалась в жизни достаточно для того, чтобы прекрасно понимать, какой авантюрой может стать работа в клубе, но…

Но муж просил ее жить, любить, танцевать.

Все три вещи можно было делать здесь.

В Бабочку ее взяли. Она съехала от Зарины, начала понемногу привыкать к новой жизни. Сначала было трудно – в Баттерфляй сложно влюбиться с первого взгляда. Пришлось пережить всякое – и подлость, и наглость, и приставания мужчин, которые считали, что все в этом мире покупается. Тем более покупаются девочки, которые танцуют в клубе на тумбе. Пришлось пережить смену нескольких управляющих, предательство, нищету, физическую и моральную боль, тоску, одиночество… Вечное одиночество… Нескольких десятков таких же танцовщиц, как она сама.

Все это было в ее жизни и сильно изменило. Изменило характер, изменило взгляды, изменило даже внешность, но она исполнила приказ Ильи. Она жила… для Бабочки. Она любила… Бабочку. Она танцевала… в Бабочке. От безысходности. Потому что его больше не было…

Мужчины не плачут. Так говорят. В это искренне верят и считают обратное проявлением слабости и малодушия.

Но Миру было наплевать. Дослушав до конца, он закрыл глаза, прижимая к ним ладонь. Щипало сильно – до самого сердца. Хотел ли такой правды? Был ли к ней готов?

Нет. Ни капельки.

– Мааааам! – и в тот же миг они с Людмилой Васильевной услышали, как открываются двери и Амина своим звонким голосом сообщает о том, что диван прибыл…

***

Что было малодушным – так это первая мысль Мира после того, как он услышал голос главной бабочки Баттерфляя. Возникло желание бежать или прятаться в шкаф. Или под стол на худой конец, скрючиться там и скатертью прикрыться.

Судя по всему, и у Людмилы проскочила такая же мысль. Но бесперспективность затеи была очевидной.

Такой же, как и то, что гнева младшей Краевской им не избежать…

– Мааааам! – Амина крикнула еще раз, не услышав ответа в первый раз.

– Я тут, Амиша, иду… – Людмила Васильевна поднялась, оправила ткань платья, глянула на Мира с жалостью, – посидите пока тут, Дамир. Мы там с диваном разберемся, а потом уж…

И убежала в прихожую.

Что делать, Мир не знал. Его давно так не вышибало из колеи. Даже избиение Шахином теперь казалось детским лепетом, а в голове постепенно все пазлы сходились, строя наконец-то целостный портрет его Амины.

Когда-то он уже чувствовал подобное – после того, как подсмотрел за ее танцем. Вот только теперь было еще хуже – он подсмотрел за всей ее жизнью. И если тогда он прекрасно понимал – она просто этого не хотела бы, то теперь она наверняка готова была сделать все, лишь бы этого не произошло…

В коридоре слышна была возня. Несколько мужских голосов, скорей всего принадлежавших грузчикам, голос Амины, которая раздавала им указания – как нести, что не задеть, куда смотреть вместо того, чтоб на нее пялиться, звуки ударов того самого дивана о поверхности, который как раз и не надо было задеть… Все шло явно по плану.

Возня прекратилась минут через десять. Диван, видимо, занесли и поставили туда, куда положено.

– Спасибо, – потом вся честная компания вновь переместилась в коридор. Поблагодарил Николай Митрофанович.

– Да, спасибо, – поблагодарила уже Амина. Потом, видимо, диванные кавалеры попытались по очереди поцеловать ей ручки, за что были в мягкой форме отшиты, из дома выдворены…

– Ну что? – после щелчка входной двери, младшая Краевская обратилась уже к родным. Судя по голосу, она была довольной. Вот только Мир сильно сомневался, что такой и останется, когда узнает, какой непрошенный гость ждет ее в кухне.

– Ляпота, Аминка. Я только на краешек присесть успела, но уже поняла – хороший диван купили.

Голос Людмилы звучал так, что сомнений не было – она тоже нервничает. Волнуется. Еще бы. Она-то знает дочь, наверное, не хуже Мира.